Коль рок смешает все в неистовстве упорном,
Погибнет тот, кто все увидит в цвете черном.
Ты цепи мыслей злых из разума гони,—
С цепями на ногах свои проводишь дни.
Чтоб рок свой победить, в тебе не хватит силы,—
Но многие спаслись и на краю могилы.
Не всех здоровых, верь, минует страшный жар.
Не каждый жар больных — погибельный пожар.
Порою думаешь: замок ты видишь сложный,—
Глядь, это не замок: ты видишь ключ надежный.
Очисть премудрый дух, забудь свою тоску:
Ведь к горю горе льнет, как влага льнет к песку.
Нагрянувших ветров нежданные оравы
Терзают кипарис, им незаметны травы.
Стрела, возжаждавши желанного достичь,
Всегда охотится на избранную дичь.
Землетрясение раскалывает горы,—
Возвышенным страшны созвездий приговоры,
Пусть счастья больше нет, твое участье — есть.
Но если ты со мной, то значит счастье — есть».
И множество чужих, с врожденным чувством чести,
Нам ближе, чем родня, исполненная лести.
Ты с сыном не враждуй, на нем твоя печать.
От кровной связи кровь не надо отлучать.
Ты благ — и сын твой благ. Ведь схож бывает точно
С чесночной долькою весь корешок чесночный.
Когда кроят парчу, послушай, то к чему
Обрезки отвергать? — Берут их на кайму.
Пускай, строптив твой сын, забудь свои невзгоды.
Строптивость не страшна, — ее смиряют годы.
Он юн. Но буйных дней промчится череда,—
От буйства в старости не станет и следа».
Чтоб сделаться плодом, цветок возник не каждый.
И сладость сахара сокрыл тростник не каждый.
Хорошего не ждать от тех, кто полон скверны.
Все в пепел обратит огонь такой неверный.
Кого бы речью он сумел к себе привлечь?
Ему лишь самому его приятна речь.
Ты злато с серебром сольешь в единый слиток,
Но Судный день сотрет сокровищ преизбыток.
Храни тебя господь, но все же посмотри,
Что унесли с собой ушедшие цари?
Когда хранишь свой скарб, — то он твой враг и мститель;
Раздашь его, и он — твоих путей хранитель.
Когда счастливым дням с тобой не по пути,
Удачу не во всем сумеешь ты найти.
Когда листок древес уже свисает хилый,
В нем с ветром осени бороться нету силы.
Постигни молодость! Она — пыланье страсти.
Весь мир, вкушая страсть, в ее всесильной власти.
Но седовласый рок возьмет права, и он
Твою изгонит страсть. Таков его закон.
«Как быть? — у старика спросил красавчик с жаром.—
Ведь милая сбежит, когда я буду старым».
И отвечал старик, уже вкушавший тишь:
«Друг, в старости ты сам от милой убежишь».
Быть под ногой слона, быть мертвым на кладбище
Отрадней, чем просить у злого скряги пищи.
Быть лучше под водой, быть рыбой, чем свои
Моления нести в пристанище змеи.
Отрадней землю рыть. Да! Лишь не довелось бы
В дом недостойного свои направить просьбы!
Жемчужин чистых блеск не в чистых ли морях?
Кто роет черный прах, — найдет лишь черный прах.
Покинь пустую копь! Иль, чтоб душа угасла,
Мне быть светильником, в котором нету масла?!
Что сокол без крыла? Не вьется, хоть убей.
И победит его ничтожный воробей.
Отбившийся верблюд! Он и за мышью ловкой
Пойдет безропотно, потянутый веревкой.
Сражаешься со львом и не желаешь пасть? —
Так обнажай клыки, раскрой пошире пасть.
Собаки сцепятся, да вмиг оставят схватку,
Увидев блеск зубов и зная их повадку».
Стяни потуже грудь, нет пользы в лживом стоне;
На рот свой наложи печать своей ладони.
Что соколы едят? Им лучшее дают,
А падаль мерзкую — стервятники клюют.
Глянь: облако весь мир осыпать хочет солью.
Ступай! Не сладостью являюсь я, а болью.
Летучей мыши, знай, отраден мрак ночной.
Будь соколом. В полет пускайся в час дневной.
Приятней мне шипы из розовых садов,
Чем пышный кипарис, не знающий плодов.
Нам дорог тот огонь, что осветит жилище,—
Не тот, что обратит жилище в пепелище.
В друзьях будь счастлив ты, от горести далече,—
Горбатый свод небес твои поддержат плечи».
Не радуйся, ведь, так водили созвездья:
За все свои дела дождешься ты возмездья.
Знай, будет оценен поступок твой любой!
Рок препоясался — следит он за тобой.
Не делай для себя свой нрав суровый адом.
Пусть раем станет он, ведя других к усладам.
Коль человечен ты, послушай речь мою:
Не только в небесах, но ты и здесь — в раю.
О глаз! Беспечный глаз! Ты мир узри воочью.
Мир обними, как те, недремлющие ночью.
Как долго под землей ты будешь спать, о друг!
Крутящихся небес тебя забудет круг.
Лет пятьдесят игры злокозненной промчится,—
Сей костью глиняной доколь тебе кичиться?
Всем ведомо: судьбе иного дела нет —
Как души отнимать, гасить для смертных свет.
К злосчастному стремясь, рок позабыл о мере,—
И входят бедствия, все распахнувши двери.
Он видит: счастья нет, лишь горечь дни сулят;
Он вложит сахар в рот, — тот обратится в яд.
Пускай пастух овец бесчисленных пасет,
Волк жертву нищего из стада унесет.
Моя душа — в тоске, я в мире — одинок.
Как жертву, голову кладу на твой порог.
Хоть просижу сто лет я в глубине колодца,
Лишь свой услышу стон: никто не отзовется.
Хоть проброжу сто лет, в свои уйдя края,
Пойдет за мною вслед одна лишь тень моя.
Ведь ты, прекрасная, бездомной не была.
Бездомным не желай бездомности и зла!
Я жизнью дорожил, ценил ее когда-то.
Я верил в молодость, далекий от заката.
Но жизнь и молодость во мне уж не поют.
Беда! Моя душа — отчаянья приют.
Тот, кто с тобою был, тебе приветно вторя,
Уходит от тебя в минуту злого горя.
Когда недуги нас охватят или скорби,
То стройный кипарис свой стан высокий сгорбит.
Очам болящего подмога не видна,
Ведь мысль болящего, как сам больной, больна.
Во здравье человек — и мысль его здорова,
А хил — всех дел его колеблется основа.
Врач, щупавший, леча, биенье многих жил,
В жару свой щупать пульс другому предложил.
В соревновании бойцы отважней бьют,
Два соловья нежней над розою поют.
Коль двое второпях становятся у лавки,
Ты должен от купца ждать на товар надбавки.
Ты хочешь мир схватить — не медли же, не стой!
Завоеватели владеют быстротой.
Чреда верховных дел идет путем размерным,
Но царство должно брать ударом быстрым, верным.
В любого шаха ты попристальней вглядись,—
Решеньем быстрым он в свою вознесся высь.
Влюбленных множество приходит к нашей двери,
Но словно слепы мы: глядим, любви не веря.
И счастье хочет к нам в ворота завернуть,
Но не покличь его — оно забудет путь.
Вновь шепчет ум: «Бежать! Мой дух не будет слабым.
Не должно смертному молиться двум михрабам.
Вино в единый круг нельзя нам дважды пить.
Служа двум господам, нельзя достойным быть.
Чтоб дело подогнать, порою нужен друг,
Порою нужен он, чтоб дел сомкнулся круг.
Лишь с другом не темна житейская дорога,
Нет ни подобия, ни друга лишь у бога».
Источник сладостный! Очей газельих вид
Тем, кто сильнее льва, сном заячьим грозит.
Она немало рук шипами наполняла,
Кто розу мнил сорвать, не преуспел нимало.
Узрев нарциссы глаз, в восторге стал бы нем,
Сраженный садовод, хоть знал бы он Ирем.
Верь: за чредою дней, что шли с клеймом разлуки,
Отрадней взор любви и дружеские руки.
Коль в горести, о друг, ты смотришь на дорогу, -
Со счастьем дни твои идти не могут в ногу.
Не пьяни мирный разум, его на пирушках поя.
Разве соколом ловчим ты будешь кормить воробья?
Даже там, где вино восхваляется словом приветным,
Разум сделал его нелюбезным тебе и запретным.
Стебель розы согнулся, и шип в эту розу проник.
Лишь своей прямотой добывает усладу тростник.
Водрузи прямоту, — это знамя, угодное богу.
И протянет он руки, склоняясь к тебе понемногу.
Пускай для бедняка придет достатка время, -
Обязан он сперва труда изведать бремя.
Когда им на пути от тернов нет угроз,
Они, - решает рок, - не ценят нежность роз.
«Сокровищницу тайн» создать я был во власти,
К чему ж мне вновь страдать, изображая страсти?
Но нет ведь никого из смертных в наших днях,
Кто б страсти не питал к страницам о страстях,
И страсть я замесил со сладостной приправой
Для всех отравленных любовною отравой.
Во имя давшего всем существам названья,
Земле — ее покой, а звездам — их мерцанье;
Тому, пред кем все мы моление свое
Возносим, распознав, что в нем — все бытие;
Непостижимому, не кажущему лика,
Тому, кто наречен «властителей владыка»;
Тому, кто твердь воздвиг, возжег огни планет,
Кто в разум наш с высот прямой бросает свет;
Кто в жемчуг обратил благие мысли наши,
Кто обращает в дни ночей сапфирных чаши;
Нам давшему восторг, печаль, надежду, страх,
Поднявшему луну в полночных небесах;
Дающему горам всю мощь их основанья!
Все сущее — лишь знак его существованья!
И каждый видящий во всем сей видит знак,
Из сущности творца возник творенья злак.
Созвездья поднял он могучими руками,
Искусно небеса украсив жемчугами.
Он — прозорливый взор всех пламенных творцов,
Он — в кротком разуме смиренных мудрецов.
Он тот, что, будучи восславен как Владыка,
Не молвит: «Моего ты не увидишь лика».
Не для презренных он! Мой стих о них не тужит.
Сладкочитающим, взыскательным он служит.
Смотреть на жен чужих - срамнее нету срама,
Ты это все прочтешь средь священных строк Корана.
Разум светлый - мессия; всегда он к познанию вел.
Без него ты - погрязший в дорожную глину осел.
О вино! В пьяной чаше людская качается честь,
Но припомни о том, что вино древней мудрости есть.
Хоть сжигает вино все земные печали, но всё же,
Не вкушай ты вина; ясный разум сожжет оно тоже.
Не стремись поиграть, будь разумен. Ведь ты не дитя.
Помни: дни пробегают, не вечно блестя и цветя.
День уходит и радостных больше не будет мгновений.
Солнце юности гаснет, и длинные тянутся тени.
Если каждый вещать будет только лишь истину рад,
То с утробой пустой ненасытный останется ад.
Прямота не защита пред холодом иль перед жаром,
Но прямой не сгорает в аду, в этом пламени яром.
Будь подобен весам, будь в деяниях точен, размерен.
Взвесив сердце свое, в верном сердце ты будешь уверен.
С пожарища любви дым бросил я по странам,
И очи разума задернул я туманом.
Всех зовов сладостней любви всевластной зов,
И я одной любви покорствовать готов!
Любовь — михраб ветров, к зениту вознесенных,
И смерть иссушит мир без вод страны влюбленных.
Явись рабом любви, заботы нет иной,
Для доблестных блеснет какой же свет иной?
Все ложь, одна любовь указ беспрекословный,
И в мире все игра, что вне игры любовной.
Когда бы без любви была душа миров,—
Кого бы зрел живым сей круголетный кров?
Кто стынет без любви, да внемлет укоризне:
Он мертв, хотя б стократ он был исполнен жизни.
Хоть над любовью, знай, не властна ворожба,
Пред ворожбой любви — душа твоя слаба.
У снеди и у сна одни ослы во власти.
Хоть в кошку, да влюбись. Любой отдайся страсти!
Дерись хоть за нее, ну что ж — достойный гнев!
Ты без любви ничто, хоть ты и мощный лев.
Нет, без любви ничьи не прорастают зерна,
Лишь в доме любящих спокойно и просторно.
Без пламени любви, что все живые чтут,
Не плачут облака и розы не цветут.
И гебры чтут огонь, его живую силу,
Лишь только из любви к полдневному светилу.
Ты сердце не считай властителем души, —
Душа души — любовь, найти ее спеши!
Сто трещин есть в сердцах от сладостной луны,
А на самой луне они ведь не видны.
Всех бабочек влекут свечи ее сверканья,
Но в ней не сыщешь к ним лукавого вниманья.
Ей нежит ветерок и лик, и мглу кудрей,
То мил ему бобер, то горностай милей.
Приманкою очей разит она украдкой.
А подбородок, ах, как яблоко, он сладкий!
Деревьям лишь тогда в весенней быть одежде,
Когда все почки их разломятся, — не прежде.
Пока не сломит рок согнувшийся хребет,—
Он снадобья не даст для исцеленья, нет!
Наденешь саван ты, зачем же — молви толком,—
Как шелковичный червь, ты весь облекся шелком?
Зачем роскошество — носил бы полотно.
Тебя в предбаннике разденут все равно.
В простой одежде будь, она пойдет с тобою,
Пока ты бродишь здесь, дорогою любою.
Ты отряхни подол от множества потреб,
Доволен будь, когда один имеешь хлеб.
Творить неправду, мир, намерен ты доколе?
Тебе — веселым быть, мне — корчиться от боли?
Я в горе — почему ж твой слышится мне смех?
Я свержен — и тебе я не хочу утех.
О Низами! Из дней уйди ты безотрадных,
Весь этот грустный мир оставь для травоядных.
Рассудок победит могучих с их мечами.
Венец, прельщая всех, царит над силачами.
Лишь разуму дано тьму воинов смести,—
Мечом ты их сметешь не больше десяти.
При первой чаше мы восторг найдем в вине,
Испив последнюю, печаль найдем на дне.
И роза первая среди весенних станов
Благоуханнее десятка гюлистанов.
И мало ли плодов мы сладостных встречали,
И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.
Так руку за добром протягивает вор,
Увидевши, что страж смежил беспечный взор.
Пускай воздвигнут мост из камня голубого,—
Коль мост непроходим, о нем не молвят слова.
Овечьей печени ждет пес у мясника,—
Да знает лишь свою: в ней горькая тоска.
Сверлят жемчужину, когда она влажнее.
Сверлить ее потом ведь было бы сложнее.
Молочным следует барашка свежевать —
Его, подросшего, ведь может волк задрать.
Лишь только голубок начнет взлетать высоко, —
Ласк не увидит он: в него вопьется сокол.
Ведь с кровли прыгнуть вниз нетрудно. Только в злости
Твой неизбежный рок тебе сломает кости.
И если бы магнит был не исполнен страсти,
Железо привлекать он не был бы во власти.
И если бы весь мир не охватила ярь,
Не мог бы привлекать соломинку янтарь.
Но сколько есть камней, которые не в силах
Привлечь соломинку, — бездушных и застылых.
И в веществах во всех — а можно ли их счесть? —
Стремленье страстное к сосредоточью есть.
Огонь вскипит в земле, и вот в минуту ту же
Расколет землю он, чтоб вздыбиться наруже.
И если в воздухе и держится вода,
Все ж устремиться вниз придет ей череда.
Для тяготения в чем сыщется преграда?
А тяготение назвать любовью надо.
О смертный, разум свой к раздумью призови,
И ты постигнешь: мир воздвигнут на любви.
Когда на небесах любви возникла сила,
Она для бытия нам землю сотворила.
Был в жизни дорог мне любви блаженный пыл, —
И сердце продал я, и душу я купил.
С пожарища любви дым бросил я по странам,
И очи разума задернул я туманом.
Любовью одарить я всех людей готов,
Возжаждавший любви пусть мой услышит зов.
Не для презренных он! Мой стих о них не тужит.
Сладкочитающим, взыскательным он служит.
Вот сказ, но исказит мои стихи певец.
Страшусь: припишет мне свои грехи певец.